(Опубликовано в: Александр Михайлович Панченко. 1937 – 2002. Составитель и автор вступительной статьи С.И.Николаев. Москва: «Наука», 2007. С. 6 – 20).

Александр Михайлович Панченко родился 25 февраля 1937 г. в Ленинграде в семье литературоведов, работавших в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР. Его отец, Михаил Андреевич, занимался русской литературой XIX века, а мать, Нина Тимофеевна, - русской литературой XX века и, кроме того, библиографией и архивной работой. Атмосфера научного творчества, созданная родителями и их коллегами, рано привила ему вкус к исследовательской работе и определила призвание будущего ученого.В 1953 г. A.M. Панченко поступил на филологический факультет Ленинградского государственного университета, где одновременно стал изучать богемистику на кафедре славянской филологии и русистику на кафедре истории русской литературы. С профессорами и наставниками на филологическом факультете ему повезло, он слушал лекции очень разных, но равно выдающихся ученых, составлявших цвет отечественной филологии того времени: по фольклору - у В.Я. Проппа, по древнерусской литературе - у И.П. Еремина (который руководил его дипломом, а затем и кандидатской диссертацией), по русской литературе XVIII века - у П.Н. Беркова, по поэтике и стилистике - у Б.В. Томашевского. Самое сильное впечатление на A.M. Панченко произвел Б.В. Томашевский - "не только широтой и подчеркнутой, какой-то целомудренной точностью знаний, но и

6

смелостью суждений и независимостью манер" (Панченко A.M. О Владимире Ивановиче Малышеве // Древнерусская книжность: По материалам Пушкинского Дома. Л., 1985. С. 266). Но своих главных учителей A.M. Панченко обрел в Пушкинском Доме. В 1954 г. Д.С. Лихачев, возглавивший там годом раньше Сектор древнерусской литературы, предложил A.M. Панченко, которого он знал еще ребенком, заняться медиевистикой - и оказал тем самым решающее влияние на формирование профессиональных интересов молодого филолога. В 1958 г., после окончания Карлова университета в Праге, где A.M. Панченко продолжил изучение богемистики, и одновременно Ленинградского университета, он поступил в аспирантуру Пушкинского Дома, где и проработал до конца жизни.

С окончанием университета "годы учения" не закончились, потому что Сектор древнерусской литературы был не только центром изучения литературы русского Средневековья, но и школой, в которой, как любил вспоминать A.M. Панченко, "учили быть ученым", обучали многотрудному ремеслу медиевиста. Сектор унаследовал, благодаря В.П. Адриановой-Перетц, лучшие черты школы академика В.Н. Перетца и его знаменитого Семинария русской филологии, в нем царил дух строгой научности. Созданная академиком Д.С. Лихачевым и теперь всемирно известная школа медиевистики впитала и сохранила лучшие традиции старой петербургской филологии.

В Секторе учителями A.M. Панченко стали В.П. Адрианова-Перетц, Д.С. Лихачев и В.И. Малышев. A.M. Панченко всегда вспоминал всех троих с равной благодарностью, и в устной речи, и во многих печатных выступлениях. Из школы Сектора он вынес убеждение, что образование и воспитание ученого

7

должны быть консервативными и строиться на основательном фундаменте. Аспирант обязан показать в первую очередь не столько знание новомодных теорий, сколько владение "редким знанием" (проблема, рукописи, источники и пр.), иными словами, "знать то, чего другие не знают", причем знать досконально. Этого Александр Михайлович требовал впоследствии от своих учеников, и спрашивал строго: «Сначала ремесло, потом мастерство. Сначала рукописи, "мать сыра земля" медиевистики, потом любые научные постройки - текстологические, историко-литературные и историко-культурные, теоретические. Иначе любое умозрение, любая рефлексия, по внешности самые блистательные, могут обернуться невежественным шарлатанством» (Там же. С. 267).

Более всего A.M. Панченко сблизился с Владимиром Ивановичем Малышевым, крупнейшим археографом двадцатого столетия, который привлек его к собиранию древнерусских рукописей. От него он научился многому в понимании жизни и людей и, конечно, в профессии, особенно во время археографических экспедиций, которые в 1950-е годы стали принимать систематический характер. A.M. Панченко участвовал во многих экспедициях, он объездил поуги весь Русский Север (Северная Двина, Пинега, Печора, Мезень), бывал на Керженце и в эстонском Причудье.

Нельзя забывать, что большая часть рукописей, как и печатных книг, в библиотеках остается невостребованной и отсутствует в научном обиходе, т.к. ученый обычно работает с материалами по своей узкой теме. А Панченко со студенческих лет ездил с Малышевым на Русский Север и погружался в это громадное рукописное море, особенно богатое в то время. И важно,

8

что это познание осуществлялось под руководством человека, для которого рукописи никогда не отделялись от людей - писавших, переплетавших, хранивших и читавших эти рукописи. Помимо этого понимания, A.M. Панченко получил от В.И. Малышева и множество чисто профессиональных навыков: как научиться датировать рукопись с первого взгляда, как отличить ее от печатного издания, как ее держать в руках, как читать, как говорить с людьми и т.д. Эти занятия и поездки сделали его отличным палеографом, смело приступавшим к чтению любого сложного рукописного текста. Неудивительно, ч т о свое исповедание метода и филологического ремесла A.M. Панченко изложил в статье, посвященной В.И. Малышеву ("О Владимире Ивановиче Малышеве", 1985).

Именно В.И. Малышев приохотил Александра Михайловича к популяризации знаний о древнерусской литературе и старообрядческой письменности. (Одну из ранних заметок своего ученика - "Аввакум Петров", опубликованную в 1957 г. в газете "Колхозная жизнь" в Горьковской области, т.е. на родине Аввакума, В.И. Малышев послал в Париж A.M. Ремизову, и тот в ответном письме просил "передать привет Панченко".

Для 20-летнего студента такой "привет" в 1950-х годах был, разумеется, исключительным событием.) Необходимо заметить, что к этой работе A.M. Панченко относился столь же требовательно, как и к своим академическим исследованиям, которые стали печататься в "Трудах Отдела древнерусской литературы" с 1957 года. С той же ответственностью много позднее относился A.M. Панченко и к своей работе на телевидении - его просветительские передачи о смысле и характере русской истории были очень популярны и вызывали не только живейший и пристрастный интерес, но и горячие споры.

9

Тема кандидатской диссертации A.M. Панченко, защищенной им в 1964 г., определилась с учетом его славистической подготовки - "Чешско-русские литературные связи XVII в.". В диссертации и в изданной несколько лет спустя книге (1969) A.M. Панченко обращается к XVII веку - кризисному, переломному периоду в истории русской литературы, во многом определившему дальнейшее развитие русской истории и культуры. Русская литература XVII века заняла отныне центральное место в научном творчестве A.M. Панченко. Его докторская диссертация, посвященная русской силлабической поэзии XVII в., была с блеском защищена в 1972 г. Примечательно, что работа над историей русской силлабической поэзии началась с находки на Пинеге рукописного сборника конца XVII века, в котором A.M. Панченко обнаружил неизвестный цикл силлабических стихотворений, который он вскоре опубликовал и убедительно атрибутировал известному поэту XVII века Сильвестру Медведеву.

Монография "Русская стихотворная культура XVII в." (1973), которой предшествовало издание поэтических произведений XVII века в серии "Библиотека поэта" ("Русская силлабическая поэзия ХѴІІ-ХѴІІІ вв.", 1970), стала заметным событием в отечественной науке благодаря не только академической основательности подхода и новизне привлеченного материала, который был проанализирован в контексте европейской перспективы, но и несомненному методологическому новаторству автора. В то время в нашем литературоведении развернулась широкая дискуссия о славянском, в том числе русском, барокко, и книга A.M. Панченко явилась весомым вкладом в разработку этой проблемы. При этом ученый вовсе не прикладывал западноевропейские мерки к стихотворной продукции и эстетической мысли русских поэтов,

10

а попытался - и эта попытка оказалась успешной - отыскать для определения первого русского литературного направления "другую мысль, другую формулу" (А.С. Пушкин). Разработанная в дальнейшем A.M. Панченко концепция русского литературного развития в XVII в. была им изложена в соответствующих главах академической "Истории русской литературы" (1980) и получила известность в изданном под редакцией академика Д.С. Лихачева вузовском учебнике "История русской литературы Х-ХѴІІ вв." (1980). Выход книги о русской стихотворной культуре одновременно знаменовал переход в работе A.M. Панченко от истории к феноменологии русской литературы и культуры.

Одним из важнейших исследований A.M. Панченко в 1970-е гг. стала серия работ о древнерусском юродстве, составивших часть изданной им вместе с Д.С. Лихачевым книги "Смеховой мир Древней Руси" (см. также: Лихачев Д.С, Панченко A.M., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси. Л., 1984), переведенной позднее на несколько языков. Автор подчеркивал, что исследует не историю, а феноменологию юродства, поэтому примененный им метод явился синтезом как методов изучения поэтики древнерусской литературы (здесь следует назвать известную книгу Д.С. Лихачева " Поэтика древнерусской литературы"), так и методов изучения нетрадиционных форм и жанров (ср. открытие В.П. Адриановой-Перетц русской демократической сатиры XVII в.). Эти два направления в изучении древнерусской литературы A.M. Панченко органично воспринял и продуктивно применил к изучению института юродства, создав одну из наиболее ярких отечественных культурологических работ.

11

Дело, конечно, не только в том, что он снял патину обывательских представлений о юродивых (а таковые бытовали даже в научном обиходе). Развенчивание историографических мифов - дело благое и нужное само по себе, но задача автора не сводится к этому. Его задача носит позитивный характер: разглядеть за устоявшимися и якобы понятными представлениями суть явления, а затем и сущность культурного движения в русской истории. Отсюда его внимание к таким, казалось бы, частным разысканиям 1980-х годов, как "косность" в понимании человека Древней Руси, " тишайший" в титулатуре Романовых ("тишайшим", кстати, именовали и сына царя Алексея Михайловича Петра I), "потемкинские деревни" («"Потемкинские деревни" как культурный миф», 1983). Вскрывая первоначальный смысл этих слов и словосочетаний, A.M. Панченко показывает, что их позднейшее историческое либеральное истолкование затемняет действительный смысл самих понятий и фразеологизмов, а также самого исторического явления, к которому они относятся. С этой точки зрения одинаково важны и попытки уяснения сути такого специфического явления, как скоморошество ("Роль скоморохов в культуре Древней Руси", 1983), и истолкование бытового поведения уже в Новое время («"Вот те, Васька, и редька!" (К истории профессиональных языков»), 1990). В этом, собственно, и заключается смысл культурологического изучения наследия прошедших веков.

Итогом разысканий и размышлений A.M. Панченко начала 1980-х гг. стала книга "Русская культура в канун петровских реформ" (1984) - его важнейшая работа о русском XVII веке. Хотя хронологически "бунташным веком" материал книги далеко не ограничивается, именно это время, а также начало следующего

12

столетия находятся в центре внимания автора. "Узлом русской культуры" назвал эпоху Петра I еще Л.Н. Толстой, и A.M. Панченко доказал, что "узел" этот завязывался раньше и что корни тех противоречий в русской жизни, с которыми столкнулся царь-реформатор, уходят глубоко в XVII в. Анализируя исключительно многообразный и внешне несхожий материал (история и вечность в системе культурных ценностей, древнерусская концепция веселья и смеха, состязательный характер культуры, писатель и книга и т.д.), A.M. Панченко не просто применяет новые методы анализа (особенно важна разработка методики реконструкции явлений, от которых почти ничего не сохранилось или которые в источниках прямо не зафиксированы) и выделяет новые культурные константы (например, новаторство протопопа Аввакума). A.M. Панченко убедительно показал, что у России в XVII в. было несколько культурных ориентиров при наличии ее собственных традиций, и это был действительно узел разных культурных традиций, а победа одной из них при Петре I вовсе не означает, что другие, например, старообрядческая, были нежизнеспособны. По мысли автора, эти культуры равны, хотя и не одинаковы (тезис о равноправии культур A.M. Панченко отстаивал во многих своих работах). В совместном существовании разных культурных пластов заключалась специфика русской культуры XVII в. Тем самым автор разрушает историографический европоцентристский миф об однородности русского культурного процесса в допетровскую эпоху, миф, принятый как славянофильской, так и либеральной исторической мыслью, но получивший у них противоположные оценки. Особенно перспективными представляются разработка национальной исторической топики и выявление национальных исторических констант и куль-

13

турных архетипов. Позднее A.M. Панченко много размышлял над созданием фундаментальной "Симфонии славянской топики", которая, по его замыслу, должна была охватить все славянские литературы; к реализации этой идеи он предполагал привлечь ученых из разных славянских стран.

К монографии "Русская культура в канун петровских реформ", в которой автор научные проблемы тесно увязывает с выявлением смысла механизмов культуры, вполне приложимы слова Г.К. Честертона из его книги о Чарльзе Диккенсе: "Невероятно глубока пропасть между двумя типами книг: одни пытаются передать все доступные изучению факты, другие (скажем, эта) хотят рассказать, какие мысли и выводы можно из этих фактов извлечь". Монография, безусловно, относится ко второму типу книг, однако A.M. Панченко, как академическому ученому, приходилось самому проделывать также и предварительную работу по собиранию и интерпретации фактов, поскольку только он сам мог увидеть в источнике то существенное, что было необходимо ему для решения той или иной научной проблемы. И к этой работе он относился с полной ответственностью, будь то подготовка и комментирование древнерусских произведений для известной серии "Памятники литературы Древней Руси" (1986, 1987, 1988, 1989, 1994) или многочисленные статьи для "Словаря книжников и книжности Древней Руси" (1987, 1988, 1989, 1992, 1993, 1998, 2004).

Притягательность и убедительность научного метода A.M. Панченко заключалась еще и в нескрываемом авторском присутствии, которое проявлялось, в частности, в пристальном и заинтересованном внимании к живому человеческому голосу в исследуемых эпохах и текстах, что объяснялось вовсе не нехваткой фактов или недостаточностью доказательной базы, -

14

он апеллировал к человеческой природе потому, что это было для него по-человечески важно. Именно эта особенность личности A.M. Панченко - а не только его потрясающая эрудиция - позволила ему со временем стать блестящим интерпретатором русской истории и культуры для широких масс.

Свои взгляды на русскую историю и культуру A.M. Панченко многие годы излагал в лекциях, которые он читал, будучи профессором Ленинградского государственного института культуры и Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. Его лекции с живейшим интересом слушали студенты не только в родном городе, но и в Болгарии, Венгрии, а также во Франции - в парижской Высшей школе социальных наук.

То обстоятельство, что истолкователем русской истории и культуры стал специалист по древнерусской литературе, представляется не случайным. На протяжении всего своего научного пути A.M. Панченко подчеркивал единство русского культурного процесса. Благодаря своим профессиональным знаниям, он смог взглянуть на новую и новейшую историю под новым углом зрения, отчего наша ближайшая история открылась нам неизвестными ранее гранями.

Изучение судеб русской культуры в "переходную эпоху" (XVII - начало XVIII в.) с неизбежностью привело A.M. Панченко в конце 1980-х - начале 1990-х гг. к созданию цикла историософских работ. Поворот "шарнира времени" придал этим работам не просто научную актуальность (изменилось и само содержание понятия "научная актуальность"), но и общественное значение. A.M. Панченко обладал редким в ученой среде даром письменного слова, но и стихия устной речи и устного общения была для него не менее важна,

15

чем книжная, - он был ее тонким знатоком и исследователем. Нетривиальный, парадоксальный тип мышления, присущий его лекциям, пробуждал мысль. Его стиль общения с учениками неожиданно оказался к месту в 1990-е годы - годы всеобщего и повсеместного "многоглаголания", когда, говоря словами церковного публициста XVI в. Иосифа Волоцкого, "и в домех, и на путех, и на торжищех иноци и мирстии вси сомнятся". В русской истории эпохам общественных "нестроений" суждено повторяться. Столетие спустя Иосифу Волоцкому вторил Симеон Полоцкий, один из постоянных героев трудов A.M. Панченко: " Ныне разглагольствуют о богословии мужие, разглагольствуют отроцы, беседуют в лесах дивии человецы, препираются на торжищах скотопродатели, да не реку в корчемницах пиянии, напоследок и буия женища словопрение деют безумное". Хорошо зная по историческому опыту, во что обходятся национальному сознанию и здоровью такие настроения времени, A.M. Панченко обратился к многомиллионной телевизионной аудитории как строгий наставник ко внимающему ученику. Оригинальность мысли и независимость суждений, а также горячая заинтересованность автора понять "рок событий" отечественной истории снискали этим передачам заслуженный успех как раз в т о время, когда в обществе стал нарастать интерес к истокам национальной культуры. Причем говорил Панченко с каждым зрителем, не поноравляя и не потакая, а побуждая к трудному размышлению. И зритель оказался благодарным слушателем, - это народное признание было не менее весомым, чем присуждение в 1996 г. Государственной премии РФ за циклы просветительских телепередач о смысле русской истории. A.M. Панченко не давал готовых ответов на трудные вопросы времени, но призывал не отчаиваться ("отчаяние - смерт-

16

ный грех!") и вдумчиво трудиться. Он довольно скептически относился к проекту выработки национальной идеи и призывал нацию к самопознанию через анализ прошедшего исторического пути.

Одним из первых обобщений на эти темы стала написанная A.M. Панченко вместе с Л.Н. Гумилевым книга в жанре диалогов " Чтобы свеча не погасла" (1990). Надо отметить, что Александр Михайлович всегда тяготел к людям прежней русской культуры, и они отвечали ему взаимностью. Вместе с тем знакомство и общение в студенческие годы в Праге с одним из создателей и идеологов евразийства П.Н. Савицким или дружба в поздние годы с Л.Н. Гумилевым не сделали его евразийцем. Взаимный интерес не обязательно говорит об общности позиций, и историософский уровень диалогов A.M. Панченко с Л.Н. Гумилевым о коренных проблемах развития русской культуры и государственности выявляет, в первую очередь, общность тем и забот.

Название циклу работ последнего времени может дать одна из статей A.M. Панченко - "О специфике славянской цивилизации" (1992). Речь в ней идет прежде всего о русской цивилизации, которую A.M. Панченко, озабоченный не только узкопрофессиональными проблемами, рассматривает от принятия христианства на Руси вплоть до русской революции XX в. Ученый размышлял на эту тему и на страницах периодической печати, и в своих телевизионных выступлениях. Это был его отклик на потребность общества в авторитетной фигуре, которая может судить о глубинных культурных процессах и их истоках, а в конечном счете и о дальнейшем пути русской истории. Об этом он писал в работах " Несколько страниц из истории русской души" (1991), "Русский поэт, или Мирская святость как религиозно-культур-

17

ная проблема" (1991), "Лесковский Левша как национальная проблема" (1993), «"Серебряный век" и гибель России» (1996) и др. Данный цикл, по мысли A.M. Панченко, должен был воплотиться в книгу о специфике русской цивилизации, но этому не суждено уже было свершиться.

Остался невоплощенным и близкий по проблематике замысел книги «Другая история» (2004). Хотя термин "другая история" и напоминает о новой французской историографии, A.M. Панченко вкладывал в него несколько иной смысл - это должна быть "обывательская история" (в терминологии исторической антропологии - "история повседневности") истекшего столетия. "Давайте попытаемся, - писал A.M. Панченко во вступлении к незавершенной работе, - посмотреть на революционные события XX века с точки зрения обывателя. Что переживал обыватель, что это принесло обывателю, что отняло у него и как он все это перенес". Безвременная кончина не позволила A.M. Панченко закончить этот труд, так же как и целый ряд других его исследовательских начинаний.

В феврале 1997 года на заседании в Пушкинском Доме, посвященном 60-летию A.M. Панченко, академик Д.С. Лихачев сказал такие слова о своем ученике: «Совершенно ясно, что A.M. Панченко, будучи хорошим традиционалистом, принадлежит к типу ученых-художников, не только изучающих материал (и чем шире, с тем большей убедительностью в выводах), но и строящих на основании своих наблюдений широкое и "объясненное" полотно эпохи. Вот почему A.M. Панченко талантлив. Он талантлив, артистичен, потому что к этому его обязывает самый тип исследовательского труда. Талант - это его обязанность в выбранном им характере своих исследований. В этом ти-

18

пе исследований нельзя ограничиться усидчивостью и эрудицией. Эрудиция нужна, но не одна она, не в ней главное.

Панченко исследует этимологию слова, происхождение обычая, объясняет то или иное поведение из сопоставления и т.д. Чем труднее, разнообразнее, "неожиданнее" материал и его объяснение, тем убедительнее выводы.

Ученый первого, традиционного, типа стремится к упрощению картины мира. Ученый второго, "романтического", типа (к которому, несомненно, принадлежит A.M. Панченко) усложняет картину мира, его историю, делает ее еще более интересной, чем она предстает перед восприятием обычного наблюдателя.

Панченко умеет быть неожиданным и тем самым убедительным, ибо нет лучшего способа выдвинуть доказательства, чем сделать их неожиданными, внезапными. Мир интересен! - и на этом основывается наука "панченковского типа". Мир должен стать еще более интересен в результате его изучения ученым панченковского темперамента. Ученый - это "человек играющий"! ...

Ценность работ A.M. Панченко в том еще, что они будят у его читателей и слушателей их собственную мысль, вызывают возражения. Иногда хочется возражать, но и согласие с ним всегда своеобразно, всегда требует своего понимания. Талантлив в указанном мною направлении должен быть не только автор, но и его читатель. ...

A.M. Панченко наделен способностью видеть значительное в малом, и анализирует это малое как некое всеобщее. Он может толковать текст, тесно связанный со своей эпохой, и открывать в нем нечто, что объясняет не только феномен языка и литературы, но

19

и целой исторической эпохи, народного характера, законы движения истории. ...

Какой общий вывод можно сделать из наблюдений A.M. Панченко по русской культуре? Прежде всего, я бы сказал так: создается ощущение огромной широты, многообразия и противоречивости русской культуры.

... Эта широта культуры, ее проблем, ее особенностей прекрасно показана A.M. Панченко в его работах» (Рукоп. отд. ИРЛИ РАН, ф. 769 (фонд Д.С. Лихачева)).

 

Доктор филологических наук С.И. Николаев